Я спешу за зарею! Постигаю. премудрости волшебных утренних часов. Мне хочется открыться этому угасающему мраку, чтобы найти собственное, личное, затемненное.

Но… Как не хочется вставать! Мне кажется, что я вижу, как напрягся будильник, едва сдерживающий свой радостно-бурлящий звуковой поток. Я слышу его урчание. Он предвкушает, как сейчас свободно раскатиться трелью по всей квартире.

Да, что квартире! Он знает, что его волны спокойно проходя через наши железобетонные стены, достигнут ушей спящих и уже не спящих соседей.

Мне кажется, что я уже вижу старого доброго дядю Илью, который с грустью перекатывается бока на бок в своей теплой постели, и тетю Сабрину, который снится повышение пенсии, и маленького Артура, который вчера целый вечер топал по моей голове и радостно визжа катал новую машинку…

Нет! Я словно пружина взлетаю над своим уютным гнездышком и… одной левой, очень аккуратно, нажимаю кнопку старого часового механизма. Все! И Тишина!

И я вновь спешу за зарею, постигая премудрости утренних часов… Звонит соседский будильник… Я приоткрываю сначала один глаз, затем второй… И…. С бешенной скоростью вылетаю из под одеяла, влетаю в ванную, на ходу натягивая джинсы и майку, брызгаю в глаза водой, тыкаю в них щеточкой с тушью… Покрываю губы помадой. Влетаю с разгона одновременно в туфли и куртку. И вот я уже на остановке. Хорошо!..

Медь города вспыхнула в лучах пробуждающегося солнца. Кто-то мягко потянулся в своей постели, кто-то перевернулся с бока на бок, чтобы еще на несколько минут продлить мгновение безмятежного сна. Так люди неосознанно закрываются от вороха повседневных задач, которые, как правило, не дают возможность бодрствующему сознанию, ни на минуту забыть о них.

О! Эти надоедливые мухи вечных проблем. Их присутствие не позволяет нам расслабиться. И только ночь, укутывая нас темным покрывалом, дает нам возможность отвлечься от дневных забот, уйти в мир странных незримых тайн, которые и днем полощут наше сознание, но… Мы не слышим их, и не видим…

И, возможно, эта потеря для нас оборачивается тем, что многие дневные задачи остаются не разрешенными, загадки проблем не разгаданными, а наша голова только и ждет того, чтобы вновь погрузиться в сон. Так как именно там мы находим отдохновение.

Именно, «отдохновение». Это слово так ассоциируется с «вдохновением», что так и хочется вновь и вновь спускаться в таинственные просторы ночного сознания, которые, к сожалению, удивительным образом игнорирует большая часть народонаселения нашего мира.Что ж! Город просыпается.

Солнце делает упрямые попытки проникнуть не то, чтобы сквозь занавеси ночного сознания обитателей огромного количества домов, а хотя бы просто через занавески на окнах и жалюзи. Но… Попытки иногда оказываются безуспешными. Так как часть участников событий, не успев открыть глаза, плавно погружаются в ворох проблем, чтобы не видеть, не слышать, не ощущать никаких проявлений природы. И, благополучно, спрятавшись от удивительных искр солнечного света, которые устав от попытки разбудить души горожан, также благополучно, спрятались за плавно проплывающие над городом тучи.

Впрочем, тучи, это то, что горожане умудряются видеть гораздо чаще, чем лучи солнца, проводя все время в офисах, за плотно опущенными шторками жалюзи.. Что ж! Вряд ли кто способен осудить их выбор, так как души горожан, этого таинственного города заполнены скорее тучами, чем солнечными лучами.Горожане один за другим, выскакивают из своих домов, загружаются в личные автомобили, вскакивают и втискиваются в автобусы и троллейбусы, ругаются и проклинают свою жизнь, сильно не задумываясь о тех выражениях, которые разлетаются по всему городу.Что ж! «Такова наша жизнь!» – сетуют одни и смиряются со своим положением, аккуратно упаковываются в тесные рамки общественного транспорта, чтобы во время переступить границы того пространства, которое они называли «работа». При этом часто это слово сопровождается глубоким вздохом. Впрочем, похоже, что вздохи и ахи в этом странном городе – ритуал, значение которого очень трудно определить.

Здесь есть еще много интересных ритуалов. К примеру, при встрече на вопрос: «Как дела?» вам четко и уверенно отвечает: «Нормально!». Так здесь дети отвечают родителям, родители – детям, мужья – женам, жены – мужьям, подчиненные – начальникам, начальники – подчиненным, директора – министрам, министры – мэру города, а мэр – всем жителям и… главе государства… на всякий случай…Впрочем, в этом городе есть еще два ритуала. Здесь ни у кого «нет времени», и ни у кого «нет денег»…
И вместе с тем….
Искры уходящего солнца последний раз скользнули по занавешенным окнам. «Нормально»?!! – удивилось Солнце, провожая жителей города долгим протяжным  взглядом. “Они так думают, они так считаю, если бы они знали…” – думало Солнце, опускаясь за горизонт…Но и Солнце уже много много веков в этом месте никто не слушал. Все должно было проходить в соответствии с… ритуалом…

Начало ночи не предвещало ничего хорошего! С яростью выл ветер за окном! Капли дождя с каким-то особым остервенением буквальным образом врывались в душу! Январь!? Сумрак в душе дополнялся строками из письма: “Не обманул ли я тебя? Как горестно звучит утрата! В последнем сумраке дождя…”. Да, я не виновата, крылата.., что еще там, в дополнение!

О! Великий Маэстро! Великий Маэстро? Это я о ком? Свет в комнате и тьма за окном! Добро или зло приносят мне твои письма? И что-то по-детски горестно всхлипнуло в горле… Я не зна..ю! Не знаю! Добро или Зло? Как я могу это понять! Это станет ясно потом, возможно, через много дней и ночей? О, Великий Маэстро Жизни? Дождь за окном в январе, войны на Ближнем Востоке, цунами, Любовь, Ужас смерти – все это, так осязаемо!

И вдруг… начинает складываться в огромное чувство причастности к Великой Игре Великого Маэстро!

И вдруг, в недрах своей души я начинаю видеть клавесин, нет, это орган! И за ним маленький человечек! Я мысленно дотронулась до клавиш. Так, чуть – чуть. Я не умею играть на органе. Вообще не умею играть ни на одном инструменте. И мне показалось даже кощунственно нажать клавишу! Гармония и дисгармония! Добро и Зло! Разум, Справедливость… О чем это?

«Плачут струны гитары, плачет небо в алмазах…». Единство Добра и Зла в Великом Разуме Вселенной? Высокопарно? Нет! Крик! Крик вырывается из груди! Из души? Не знаю! Ничего не знаю! Слава Богу! Ничего не знаю! Возвращение! К чему? К кому? К Себе! К маленькому человечку у внутреннего клавесина! Я говорю ему: «Спасибо!» И он в молчаливом согласии наклоняет голову. И начинает играть!

Я хочу это слышать! И не слышу! Не слышу… себя! Но… Яростно охватывает меня океаном звуков Великая мелодия! Что-то узнаваемое! Звуки катятся волнами, то, поднимаясь, то, опускаясь… в моем дыхании. Какая-то внутренняя Соизмеримость!

Это же Бах! Что? Я не знаю! Очень плохо разбираюсь в музыке. Но… Во мне глухим звоном откликается наше время. Вот это о войне на Ближнем.., вот это цунами, вот это…, светлая музыка Любви и Надежды!

И вдруг меняется мелодия, Ленинград, блокада. Удивительно! Почему!!! Я же тогда не жи-л-а-а-а! И эта разрывает душу и… строит заново!

О! Я не верю! Что это со мной?! Уже утро! Я не спала всю ночь? Добро и Зло слились в музыку Великого Маэстро. Я не знаю, как я могла оценивать Великий Сюжет Жизни, пришедший в этих звуках и аккордах!

Ценить, в не оценивать!

Любить, а не бояться Любви!

Не могу я определить границы Добра и Зла!

Ибо в тревожных нотах великой музыки звучит великое предупреждение мне, как человеку. И, возможно, что в звуках взрывающихся бомб, звучит предупреждение всему человечеству!

Неотделимо Добро от Зла, ибо именно их разделение порождает Хаос. Так неотделимы друг от друга звуки и аккорды великих произведений!

А они, проникая вглубь сознания, порождают Чувства. Чувства прекрасные, глубокие и, вместе с тем, такие естественные, и такие высокие, и при этом, такие близкие. И теряется значение слов и остается только чувство причастности…, причастности…. к Игре Великого Маэстро…

«Я думаю,  что мир – одноцветен», сказал как-то один слепой другому, – «Он весь выкрашен одной краской, имя которой мне неизвестно. От  этой краски исходит тоска и печаль. Мне не нравится мир, в котором я живу».
«Да!» – вторил ему  товарищ. «Я тоже думаю, что мир выкрашен одной краской. Но от нее исходит любовь и доброта. Мне также не известно ее имя. Я люблю этот мир. Он очень добр ко мне.
Третий слепой, услышав их спор, добавил: «Мне неизвестно, что находится внутри вас. Мой мир струится радостью и счастьем. Да, у него один цвет. Но я чувствую, что это цвет радости и счастья».
Рядом играл мальчик. Услышав разговор, он огляделся вокруг и подумал: «Я вижу, что мир двухцветный: снег белый – деревья черные. Он грустный и холодный.

Мальчик заглянул каждому слепому в глаза. В глубине полуоткрытых  глаз первого слепого темнела глубокая ночь, тревожная и беспросветная. В широко раскрытых глазах второго мальчик увидел сияющий белый свет, излучающий любовь и добро. Глаза третьего  сияли всеми оттенками сиреневого цвета. И сердце мальчугана точно искупалось в радости и счастье.

Оглянувшись вокруг он заметил, как в кристалликах-снежинках растворяется голубое небо. Солнце и небо открашивают березы в розовый и изумрудный цвета. В зимних солнечных лучах искрятся всеми цветами радуги, распушенные сорочьи перья. Он увидел вокруг изумительный, радостный, добрый мир, в котором неожиданно стало меньше холода.

Через несколько лет,  в том же самом месте, недалеко от скамейки, возле которой когда-то происходил спор, молодой  художник рисовал картину голубой, розовой, белой, сиреневой, изумрудной красками. И его мир был праздничным и радостным. А мимо пробегали дети, проходили люди, заглядывали в его картину, оглядывались вокруг и спешили дальше. И глаза у них светились.
И художник часто видел, как между сердцами прохожих проскальзывали белые, сиреневые и бирюзовые молнии. Люди улыбались друг другу, и разбегались в разные стороны, унося с собой частички радости и добра.

Было лето, и по дорожкам парка бродили и о чем-то беседовали трое слепых. Они остановились совсем близко от молодого художника. И первый из них с удивлением произнес: «Странно! В мире что-то произошло. Похоже, что он изменил свой цвет. В нем так много любви, доброты и счастья».
И в это мгновение случилось, то, что очевидцы до сих пор считают невероятным.
Между сердцем художника и сердцами слепых ярким мостом пролегла радуга, и мир для всех троих засиял яркими летними красками, проявляя в разуме небо, облака, плывущие по небу, деревья, фигуры людей, их глаза.
Все трое растеряно СМОТРЕЛИ друг на друга. В их глаза отражался удивительный и прекрасный многоцветный мир, мир, который они еще никогда не видели. Мир, ставший доступным их глазам во всем его великолепии. Мир способный рождать чувства и делиться ими с другими. Мир, исцеляющий любовью, радостью и добром.

Художник собрал краски, кисти, сложил мольберт, и, оставив картину на скамейке, быстро ушел. Говорят, что он уехал из Города. Говорят – в ваш!

Бросок под последний крик будильника перевел сознание из ясной реальной  чистоты в мир совершенной не реальности, в которой требовалось постоянно что-то кому-то объяснять, куда-то вечно мчаться. Сегодня мне предстояло отправиться туда, где меня ожидала  судьба в виде несказанно прекрасной прокурорши. Нет! Если вы здесь лишь для того, чтобы уличить меня в криминале, то вам на другую страницу….

Несказанно прекрасная прокурорша – это…. Этот вой за окном явно мешает рассуждать… Кто это там? С утра пораньше! Я выглянул в окно. Метель…. Странная серебристая…. Ну, метель, так метель…. Куда делись мои любимые ночные тапочки? Я, с трудом сдерживая злость, наклонился и заглянул под кровать. Вот они…. Стой! Крикнул я так громко, что зазвенели барабанные перепонки! Стой! Забыв полностью выпрямиться, я кинулся к окну! Метель?! Какая метель в августе месяце в средней полосе?

– – Какая метель! – орал я, с размаху врезаясь головой в спинку кресла. Такое мягкое и удобное вечером, сейчас оно оказалось твердым и, совершенно неповоротливым. Вместо того чтобы уступить место, спешащему хозяину, оно нахально перегородило ему путь. Думать было уже сложно, да и времени мало….  Из того положения, в котором я оказался, лежа на полу,  вывернув голову влево на бок, были хорошо видны часы, которые ясно отражали время, когда мне было необходимо  пить кофе со вчерашними бутербродами, упрямо дожидавшимися меня в холодильнике. С трудом развернув голову, я начал плавно собирать свое тело, которое было зажато между креслом, диваном и стеной. Это надо же было так скомпоноваться! Когда мне, наконец, удалось принять вертикальное положение, часы сообщили мне, что завтрак уже закончился, и до выхода из дома у меня осталось менее 10 минут. Время сегодня как-то странно себя вело, не давая мне возможности выполнить то, что мне необходимо было выполнять каждое утро.

– Метель?! – времени, чтобы одеться не было вовсе. Мало того, часы мне сообщили, что мой поезд уже тихо урча и плавно постукивая колесами, отправился с вокзала, благополучно оставив меня без очередного брачного свидетельства, который я готовился получить завтра. Впрочем, похоже, что «завтра» приближалось со страшной скоростью, судя по тому, что стрелки часов вращались как автомобильные колеса на гонках.
Раздался противный, раздражающий все мое естество, скрип двери. Мне было уже все равно! Метель, часы… Я лениво развернулся, плюхнулся в старенькое, изрядно потертое кресло. Когда на нем любил сидеть мой дедушка… И уставился на дверь…

Дверь медленно раскрывалась, визжа и постукивая. Темнота за дверью казалось какой-то совершенно не естественной, глубокой, мерцающей и… от нее очень странно пахло. Ни то землей, ни то грибами. Иссиня-черная бездна наступала из полностью распахнувшихся дверей. Пахло плесенью, старым деревенским колодцем и еще непонятно чем, резким и противным. Сильный хлопок сзади вызвал в моем сознании яркую вспышку света. Я мгновенно оглянулся. Серебристый свет кольцами проникал в комнату, клубился на подоконнике, плавно сползал вниз по шторам, стене и медленно осваивал территорию комнаты, наступая сзади. Я замер, в каком необычном для меня состоянии. Сознание ясно выделяло в бездне странные предметы, доселе мной никогда не виданные. При этом серебристое сияние, наступающее сзади, убаюкивало и успокаивало.

Странная темнота уже касалось ног, в то время как серебристое марево мягко улеглось на плечи. Страх и тревога исчезли, растворились. Темнота улеглась на колени, и я смог ясно увидеть на них небольшую книгу, в твердом переплете, украшенном россыпью небольших алмазов. Книга медленно раскрылась. И я увидел странную надпись, на непонятном мне языке. Лучи серебристого света, опустились на разворот и легкие мерцающие буквы уже моего родного алфавита, сложились в одно слово. И я прочитал: «Шпаргалка». И ниже: «Для тех, кто много лжет».
А следующая страница принесла мне сюрприз… Фраза, которая высветилась на ней, показалась мне совершенно абсурдной.
И в этот момент прямо над головой раздался звонок. Противный, омерзительный звонок будильника.

Я открыл глаза, за окном слегка серебрился рассвет, где-то противно и мерзко орала кошка, из кухни пахло прогнившей картошкой. В другом городе ждала прокурорша, на которой я искренне желал жениться, по причине… симпатичного коттеджа ее отца-прокурора.

Где-то в памяти маячил сон с его странной книгой и не менее странной записью. Я решил, что мне наплевать на всякие идиотские сны, быстро собрался и выехал навстречу своему… благополучию.

Прошло совсем немного лет… И, уже в местах, действительно, не слишком отдаленных от милого коттеджа прокурора, куда я попал будучи оболганным бывшим  другом моей жены, я вспомнил то, что было написано третьей странице…

Во сне там светилась, показавшая тогда мне нелепой, запись: «Ложь поможет надолго запереть за тобой дверь».

Когда на душе “воет ветер” и “скребут кошки” неплохо плавно погрузиться вглубь себя, чтобы увидеть, что мешает сегодня расправить крылья и… с удовольствием, разобрать шкафы, вымыть окна.

Странно, как разборы завалов в душе и в квартире каким-то удивительным образом всегда связаны друг с другом!  Вот и сегодня пришлось выбирать: разобраться со старыми проблемами в себе или ящиках секции и кухонной мебели. За окном темнело. Было слышно, как соседи укладывают спать маленькую дочурку. Шуметь в квартире уже тоже было неуместно. А “ветер и кошки” в районе сердца продолжали свою нудную песню.

Максимально расслабившись, я мысленно скосила глаза, и… почувствовала себя, лежащей на крутой горе, завернутой во что-то белое. Боль и скорбь окутывали мое тело и желание любви и тепла. Было такое ощущение, что я  нахожусь перед выбором: катиться вниз или… остаться на месте. “О, забралась!” – промелькнула мысль. Голос был похож на голос любимой подруги, которой все мои находки и достижения явно были поперек горла. И я, начав уже медленно скатываться вниз, подумала:”В конце концов, альпинисты восходят на горы и радуются этому, а я хочу в угоду подруге быстренько, чтобы никто не увидел, скатиться к подножию. Конечно, там, менее опасно… А, почему бы, напротив,  не подняться еще выше?!”

И вдруг, кто-то большой и сильный мягко поднял меня на руки и понес вверх, успокаивая и подбадривая. Еще какое-то время перед моими глазами мелькали прошлые сны, кадры жизненных передряг. На душе становилось легче, боль постепенно уходила. Еще мгновение и Незнакомец посадил меня в кресло, укрыл своим плащом и мягко сказал: “Слушай! Слушай и запоминай!” И вышел. Я огляделась по сторонам.

Театр!
Играл оркестр, на сцене в облаках белого тумана разворачивался, еще не доступный моему пониманию сюжет.  Мои губы начали непроизвольно напевать эту незнакомую, но какую-то удивительно легкую и вместе с тем возвышенную мелодию. Боль в душе утихла. Глубокое чувство появилось теле, еще не проявленное ни в звуках, ни в образах. Что-то еще не жившее до этого момента, и еще не рожденное, но уже живое… Из полумрака зала вновь проявился Незнакомец и шепнул мне на ухо» «Эта музыка – твоя. Это твоя – “Драма бессмертия”. Ты напишешь эту музыку позже». Незнакомец улыбнулся и снова исчез. Тем не менее, музыка звучала уже в полную силу. Три голоса, поддерживаемые аккордами, то сливались воедино, то расходились, разбегались, разлетались в разные стороны, вместе с тем постоянно поддерживая другу друга. В центре сцены среди марева облаков то появлялись, то исчезали странные тени, то ли люди, то ли животные, проявлялись сказочные города, удивительные храмы. И, проявившись, снова таяли в газовой дымке.

Незаметно на сцене появилась балерина, укрытая таким же, как дымка, белым полупрозрачным покрывалом. Легкая, почти невесомая она медленно двигалась по самому краю сцены, слегка покачиваясь то в сторону зрительного зала,  то частично исчезала в миражах. Музыка замирала, затем разряжалась странными чарующими душу звонами. Мир, казалось, вытянулся в тонкую линию, по которому медленно двигалась девушка. Действие словно переместилось в мою душу. Сцена, музыка, девушка, миражи, этот острый, такой острый край сцены! Мне хотелось рыдать, кричать. Я впилась руками в подлокотники театрального кресла. Какой театр! Сама Жизнь, женская, тонкой девушкой, чуть прикрытой газовой вуалью двигалась по краю… мира.

Сцена? Театр? Жизнь… Где-то зазвучали человеческие голоса. Хор? Молитва? Великая молитва Жизни звучала многоголосием под небом, которое раскрывалось куполом над этой удивительной сценой. Миг, один миг! И слезы, незримо душившие меня уже в течение многих лет, хлынули потоком по лицу, заливая плащ. Казалось, они проливались на пол. В это время под таинственным небом медленно и величаво раскрывалась невероятная изумрудно-синяя голубизна огромного океана.

Девушка балансировала на краю сцены. Ее руки, поднятые над головой,  вонзались в Небо. Медленно под величественные звуки органа она развернулась лицом к бушующему на сцене океану и, словно, желая окончательно освободиться от земного притяжения, подняла вверх ногу, создавая  струну. И… замерла… на самом краю… пропасти. Замер зал… И… замерла музыка. В полной тишине между  двумя великими рождающими жизнь океанами, метрономом билось одно огромное сердце…

Я открыла глаза… С тех пор где-то в недрах неизведанного мира моей души метрономом бьется еще не написанная  пока месса рождения новой жизни.